Неточные совпадения
— Да это что-то софистическое объяснение, — подтвердил Весловский. — А!
хозяин, — сказал он мужику, который, скрипя воротами,
входил в сарай. — Что, не спишь еще?
Все текло живо и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, валяльни, работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни; везде во все
входил зоркий взгляд
хозяина и, как трудолюбивый паук, бегал хлопотливо, но расторопно, по всем концам своей хозяйственной паутины.
Засим
вошли они в комнату. Порфирий подал свечи, и Чичиков заметил в руках
хозяина неизвестно откуда взявшуюся колоду карт.
Сам
хозяин, не замедливший скоро
войти, ничего не имел у себя под халатом, кроме открытой груди, на которой росла какая-то борода.
— А вот я и здесь, — сказал,
входя,
хозяин и ведя за собой двух юношей, в летних сюртуках. Тонкие, точно ивовые хлысты, выгнало их вверх почти на целый аршин выше Петра Петровича.
Когда
вошел Павел Иванович в отведенную комнату для спанья и, ложась в постель, пощупал животик свой: «Барабан! — сказал, — никакой городничий не взойдет!» Надобно же было такому стеченью обстоятельств: за стеной был кабинет
хозяина.
Гость и
хозяин не успели помолчать двух минут, как дверь в гостиной отворилась и
вошла хозяйка, дама весьма высокая, в чепце с лентами, перекрашенными домашнею краскою.
По ее мнению, такого короткого знакомства с богом было совершенно достаточно для того, чтобы он отстранил несчастье. Она
входила и в его положение: бог был вечно занят делами миллионов людей, поэтому к обыденным теням жизни следовало, по ее мнению, относиться с деликатным терпением гостя, который, застав дом полным народа, ждет захлопотавшегося
хозяина, ютясь и питаясь по обстоятельствам.
Хозяин заведения был в другой комнате, но часто
входил в главную, спускаясь в нее откуда-то по ступенькам, причем прежде всего выказывались его щегольские смазные сапоги с большими красными отворотами.
— Ты — про это дело? — ‹сказал› Дронов,
входя, и вздохнул, садясь рядом с
хозяином, потирая лоб. — Дельце это — заноза его, — сказал он, тыкая пальцем в плечо Тагильского, а тот говорил...
Они прошли через сени, через жилую избу
хозяев и
вошли в заднюю комнатку, в которой стояла кровать Марка. На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка. На полке и на столе лежало десятка два книг, на стене висели два ружья, а на единственном стуле в беспорядке валялось несколько белья и платья.
Он хотел броситься обнимать меня; слезы текли по его лицу; не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик был похож на жалкого, слабого, испуганного ребенка, которого выкрали из родного гнезда какие-то цыгане и увели к чужим людям. Но обняться нам не дали: отворилась дверь, и
вошла Анна Андреевна, но не с
хозяином, а с братом своим, камер-юнкером. Эта новость ошеломила меня; я встал и направился к двери.
Мы не успели еще расправить хорошенько ног, барон
вошел уже в комнату и что-то заказывал
хозяину и мальчишке-негру.
Мы
вошли к доктору, в его маленький домик, имевший всего комнаты три-четыре, но очень уютный и чисто убранный.
Хозяин предложил нам капского вина и сигар. У него была небольшая коллекция предметов натуральной истории.
Хозяин мирно почивает; он не проснулся, когда посланная от барыни Парашка будить к чаю, после троекратного тщетного зова, потолкала спящего хотя женскими, но довольно жесткими кулаками в ребра; даже когда слуга в деревенских сапогах, на солидных подошвах, с гвоздями, трижды
входил и выходил, потрясая половицы.
Между тем ночь сошла быстро и незаметно. Мы
вошли в гостиную, маленькую, бедно убранную, с портретами королевы Виктории и принца Альберта в парадном костюме ордена Подвязки. Тут же был и портрет
хозяина: я узнал таким образом, который настоящий: это — небритый, в рубашке и переднике; говорил в нос, топал, ходя, так, как будто хотел продавить пол. Едва мы уселись около круглого стола, как вбежал
хозяин и объявил, что г-н Бен желает нас видеть.
Чрез минуту он возвратился с
хозяином и приглашал нас
войти.
Недавно в Петербурге один молодой человек, почти мальчик, восемнадцати лет, мелкий разносчик с лотка,
вошел среди бела дня с топором в меняльную лавку и с необычайною, типическою дерзостью убил
хозяина лавки и унес с собою тысячу пятьсот рублей денег.
На другой день пошел я смотреть лошадей по дворам и начал с известного барышника Ситникова. Через калитку
вошел я на двор, посыпанный песочком. Перед настежь раскрытою дверью конюшни стоял сам
хозяин, человек уже не молодой, высокий и толстый, в заячьем тулупчике, с поднятым и подвернутым воротником. Увидав меня, он медленно двинулся ко мне навстречу, подержал обеими руками шапку над головой и нараспев произнес...
Когда мы подходили к фанзе, в дверях ее показался
хозяин дома. Это был высокий старик, немного сутуловатый, с длинной седой бородой и с благообразными чертами лица. Достаточно было взглянуть на его одежду, дом и людские, чтобы сказать, что живет он здесь давно и с большим достатком. Китаец приветствовал нас по-своему. В каждом движении его, в каждом жесте сквозило гостеприимство. Мы
вошли в фанзу. Внутри ее было так же все в порядке, как и снаружи. Я не раскаивался, что принял приглашение старика.
В эту минуту кто-то еще приближился к калитке и собирался
войти, но, увидя бегущего
хозяина, остановился и снял треугольную шляпу.
Поминутно
входили новые лица и насилу могли пробраться до
хозяина.
Через несколько минут слуга
вошел и объявил Спицыну, что коляска его готова; Антон Пафнутьич спешил откланяться и, несмотря на увещания
хозяина, вышел поспешно из комнаты и тотчас уехал.
Гости тоже были в веселом расположении духа и без церемонии
вошли прежде самого
хозяина.
— Нахлынули в темную ночь солдаты — тишина и мрак во всем доме.
Входят в первую квартиру — темнота, зловоние и беспорядок, на полах рогожи, солома, тряпки, поленья. Во всей квартире оказалось двое:
хозяин да его сын-мальчишка.
Банные воры были сильны и неуловимы. Некоторые
хозяева, чтобы сохранить престиж своих бань, даже
входили в сделку с ворами, платя им отступного ежемесячно, и «купленные» воры сами следили за чужими ворами, и если какой попадался — плохо ему приходилось, пощады от конкурентов не было: если не совсем убивали, то калечили на всю жизнь.
Прочухавшийся приказчик еще раз смерил странного человека с ног до головы, что-то сообразил и крикнул подрушного. Откуда-то из-за мешков с мукой выскочил молодец, выслушал приказ и полетел с докладом к
хозяину. Через минуту он вернулся и объявил, что сам придет сейчас. Действительно, послышались тяжелые шаги, и в лавку заднею дверью
вошел высокий седой старик в котиковом картузе. Он посмотрел на странного человека через старинные серебряные очки и проговорил не торопясь...
Прошло после свадьбы не больше месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка
вошла в комнату, он лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что
хозяин ел за час до смерти уху.
Пока я разговаривал с приказчиком, в лавочку
вошел сам
хозяин в шёлковой жакетке и в цветном галстуке.
И в самом деле неинтересно глядеть: в окно видны грядки с капустною рассадой, около них безобразные канавы, вдали маячит тощая, засыхающая лиственница. Охая и держась за бока,
вошел хозяин и стал мне жаловаться на неурожаи, холодный климат, нехорошую, землю. Он благополучно отбыл каторгу и поселение, имел теперь два дома, лошадей и коров, держал много работников и сам ничего не делал, был женат на молоденькой, а главное, давно уже имел право переселиться на материк — и все-таки жаловался.
Я сказал, что я тоже не имею права
входить в чужую избу, когда нет
хозяина.
Обе дамы немедленно решились
войти в сношения с Лебедевым, тоже бывшим в волнении, в качестве друга своего жильца и в качестве
хозяина квартиры.
Более полутора часа пролежал в таком положении один-одинешенек бедный корректор. Никто к нему не
входил в комнату, никто о нем не понаведался:
хозяина и слуха и духа не было.
Когда люди
входили в дом Петра Лукича Гловацкого, они чувствовали, что здесь живет совет и любовь, а когда эти люди знакомились с самими
хозяевами, то уже они не только чувствовали витающее здесь согласие, но как бы созерцали олицетворение этого совета и любви в старике и его жене. Теперь люди чувствовали то же самое, видя Петра Лукича с его дочерью. Женни, украшая собою тихую, предзакатную вечерню старика, умела всех приобщить к своему чистому празднеству, ввести в свою безмятежную сферу.
Как только орава гостей хлынула за двери квартиры Рациборского, Ярошиньский быстро повернулся на каблуках и, пройдя молча через зал, гостиную и спальню,
вошел в уединенную рабочую
хозяина.
Еспер Иваныч,
войдя и увидя вместо
хозяина — хозяйку, ужасно сконфузился; но княгиня встретила его самым любезным образом и прямо объяснила ему свою просьбу, чтобы он, бога ради, снабжал ее книгами.
Когда я
вошел в гостиную, я сейчас же заметил, что ее не было… Полковник что-то рассказывал, но при моем появлении вдруг все смолкло. Ничего не понимая, я подошел к
хозяину, но он не только не подал мне руки, но даже заложил обе свои руки назад.
Вошла его жена, за нею в избу шагнул мужик. Бросил в угол шапку, быстро подошел к
хозяину и спросил его...
Сидят они, жуируют; только как надо уж им собираться,
входит хозяин и объявляет, что у него один стаканчик пропал.
В это время опять
входит хозяин.
Я воротился домой, предварительно условившись с Маврой Кузьмовной насчет «нового свидания». Но загадочное лицо Михеича мучило меня, и я непременно хотел объяснить себе его. В это самое время
вошел ко мне Маслобойников, но
вошел на цыпочках и, предварительно засвидетельствования мне почтения, заглянул в замочную скважину двери, ведущей в комнату, в которой помещались
хозяева.
Кроме того, по всему этому склону росли в наклоненном положении огромные кедры, в тени которых стояла не то часовня, не то хижина, где, по словам старожилов, спасался будто бы некогда какой-то старец, но другие объясняли проще, говоря, что прежний владелец — большой между прочим шутник и забавник — нарочно старался придать этой хижине дикий вид и посадил деревянную куклу, изображающую пустынножителя, которая, когда кто
входил в хижину, имела свойство вставать и кланяться, чем пугала некоторых дам до обморока, доставляя тем
хозяину неимоверное удовольствие.
Еще более взгрустнется провинциалу, как он
войдет в один из этих домов, с письмом издалека. Он думает, вот отворятся ему широкие объятия, не будут знать, как принять его, где посадить, как угостить; станут искусно выведывать, какое его любимое блюдо, как ему станет совестно от этих ласк, как он, под конец, бросит все церемонии, расцелует
хозяина и хозяйку, станет говорить им ты, как будто двадцать лет знакомы, все подопьют наливочки, может быть, запоют хором песню…
Она вырвалась наконец; он ее отпустил, дав ей слово сейчас же лечь спать. Прощаясь, пожаловался, что у него очень болит голова. Софья Матвеевна, еще как
входила, оставила свой сак и вещи в первой комнате, намереваясь ночевать с
хозяевами; но ей не удалось отдохнуть.
Потом все
вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых, деревенских свиданий:
хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали с чувством руку; появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно спрашивали друг друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими было.
Войдя в двери парадного крыльца, которые, как водится, были не заперты, наши гости увидали, что за длинным столом в зале завтракало все семейство
хозяина, то есть его жена, бывшая цыганка, сохранившая, несмотря на свои сорок пять лет, здоровый и красивый вид, штуки четыре детей, из которых одни были черномазенькие и с курчавыми волосами, а другие более белокурые, и около них восседали их гувернантки — француженка с длинным носом и немка с скверным цветом лица.
Хозяин, в свою очередь, не преминул сам
войти к новоприбывшим и почтительно просил их записать свои фамилии в номерной книге, в каковой Егор Егорыч и начертал: «Les russes: collonel Marfin, sa femme et son ami» [Русские: полковник Марфин, его жена и друг (франц.).].
Однажды я пришел с ярмарки рано, часов в пять, и,
войдя в столовую, увидал забытого мною человека у чайного стола, рядом с
хозяином. Он протянул мне руку.
Когда
входила покупательница,
хозяин вынимал из кармана руку, касался усов и приклеивал на лицо свое сладостную улыбку; она, покрывая щеки его морщинами, не изменяла слепых глаз. Приказчик вытягивался, плотно приложив локти к бокам, а кисти их почтительно развешивал в воздухе, Саша пугливо мигал, стараясь спрятать выпученные глаза, я стоял у двери, незаметно почесывая руки, и следил за церемонией продажи.